Чернявский спрашивает.
Сергей Акулинин работает на спортивном телевидении уже больше двадцати лет. Был и комментатором, и редактором, и продюсером, и корреспондентом, и репортером, и ведущим. Последние несколько лет Акулинин занимается менеджерской работой: на «Матч Премьер» он главный редактор, а на «Матч ТВ» отвечает за футбольный контент и руководит комментаторами.
• Просят ли комментаторов «Матч ТВ» погромче болеть за «Зенит»?
• Как Генич вместо «НТВ-Плюс» мог работать в автосалоне?
• Кто на «Матч ТВ» может указать Черданцеву на ошибки?
• Клубы требуют забанить комментаторов? И как вообще назначают на матчи?
• Почему второй Уткин невозможен, а работа комментатора переоценена?
• Из-за чего «Матч ТВ» так не любят?
Большое интервью Акулинина – на Sports.ru.
Как происходит выбор комментаторов? Когда назначают Черданцева, а когда – Генича?
– Главная ассоциация с тобой: Акулинин назначает комментаторов на матчи. Впереди 27-й тур (интервью состоялось 11 мая), расписания еще нет, как ты его будешь составлять?
– Тур открывается матчем «Урал» – «Оренбург». Из Екатеринбурга традиционно работает Боря Аболин. Мне он очень нравится специфичностью. Человек начал привлекать внимание, о нем заговорили. Боря даже немного напрягается, что становится более медийной фигурой. Мы с ним общаемся на эту тему – я объясняю, что так и должно быть, все нормально.
– Аболин становится не медийной фигурой, а немного мемом. Тебя не смущает?
– Нет, меня это радует. Потому что для любого комментатора и ведущего важно быть узнаваемым и запомниться. Особенно сейчас, когда новостной поток огромный и все стало сложнее.
Если тебя запоминают, если о тебе говорят – и не за счет того, что ты ругаешься матом в эфире или показываешь голую жопу в кадре, а за счет того, что ты просто запомнился работой, – то в тебе точно что-то есть.
Аболин из всех региональных комментаторов – самый известный и узнаваемый. Ты же согласен?
– Наверное, да.
– Значит, Боря все делает правильно.
– «Химки» – Спартак». Как происходит выбор комментатора тут?
– Назначения идут не по очередности матчей игр, а по значимости. В туре есть центральный матч «Зенит» – «Краснодар». Он играется в субботу, значит, нет программы «После футбола» и доступен Черданцев. Логично, что его и надо использовать: мы планировали так еще пару недель назад.
Дальше мы смотрим так: на какой игре может поработать Костя Генич? В прошлом туре он комментировал «Химки» – «Динамо». Я стараюсь не повторяться и не ставить комментаторов два раза подряд на матчи одного клуба. Соответственно, на «Спартак» с «Химками» Костя не попадает. На «Динамо» с «Ахматом» – тоже. Смотрим расписание: что мы еще Косте можем предложить? Ага, «Торпедо» – ЦСКА.
Правда, дальше Костя будет работать дерби «Спартак» – ЦСКА. Да, я стараюсь не повторяться, но здесь не выкрутиться.
– Понятно, что Геничу достаются лучшие матчи, но это никого не задевает?
– У нас нет такого, что хорошие комментаторы работают только на хороших матчах, средние – только на средних, а растущие – только на плохих. У нас такая система: хороший комментатор из 10 игр прокомментирует 6-7 хороших, 2-3 средних и один матч, так скажем, не очень.
– Генич может попасть на «Торпедо» – «Факел»? Или это телевизором гвозди забивать?
– Может, конечно. Это как раз вписывается в тот лимит, который описал выше. 10 топ-матчей из 10 Генич получить не может – как и растущий комментатор не может получить 10 из 10 матчей не очень. У него обязательно будет одна игра, которая его порадует. А у Генича будет 6-7 таких игр. Мне кажется, это справедливая система.
Просят ли комментаторов «Матч ТВ» погромче болеть за «Зенит»? Клубы пытаются забанить комментаторов?
– Предположим, ЦСКА не понравилось, как Генич отработал их матч с «Торпедо». Тебе звонит пресс-атташе Кирилл Брейдо и передает послание от руководства: «Давайте без Гены на дерби». Что ты ответишь?
– Такой звонок практически невозможен. Вопрос же в том, есть ли звонки от клубов с вопросами по комментаторам? Есть, конечно. Меня знают во всех клубах. Бывает формальное общение, бывает – неформальное. Обычно после матча сгоряча могут написать руководители клуба или кто-то из пресс-службы по просьбе руководства. Вот, ваш комментатор чего-то там не того наговорил, болел против нас и все такое. Это обычно происходит на эмоциях, в течение 2-3 часов после матча.
– Если звонит сам руководитель, как ты ведешь эти диалоги?
– Спокойно. Выслушиваю суть претензии, общаюсь. Если есть ощущение, что недовольство прямо серьезное, то на несколько туров не ставим комментатора на матчи этого клуба. Как правило, за эти несколько туров ситуация уходит. Критики по существу или обоснованных претензий совсем мало бывает. В основном – просто эмоции.
Иногда претензии доносят через пресс-атташе. А если пресс-атташе мудрый и с опытом, то он просто пережидает эту эмоциональную волну в 2-3 часа и даже не связывается со мной.
Бывает, приходят официальные письма от клубов. Нечасто, но приходят. Содержание обычно такое: «Выражаем обеспокоенность, что комментатор игры работал предвзято, непрофессионально и так далее».
Есть случай, когда комментатор наработал на два таких письма – оба клуба из одного матча были недовольны его работой, упрекали его в предвзятости.
– Это кто такой великий?
– Я не буду фамилию называть, но ситуация удивительная. Сначала пришло одно письмо: человек предвзят, не в теме, не следит за новостями, неверно оценивал нашу трансферную политику.
Причем достаточно одной фразы. Например, комментатор может 89 минут и 45 секунд быть идеальным: вести игру, везде успевать, все делать правильно, отмечать много хорошего. При этом в репортаже найдутся какие-нибудь 15 секунд, где он покритиковал трансферную политику, которая, по его мнению, привела к проблемам в обороне.
И все – хоп, иди, Акулинин, сюда: «Ваш комментатор нас убивает».
– А дальше?
– Говорят: «Да откуда он знает про нашу трансферную политику? Он что, присутствовал? Да мы вели двух центральных защитников, но все сорвалось в последний момент. Вы в курсе международной обстановки, думаете, легко сейчас привезти игрока, а?» И так далее.
В общем, к тому случаю про два письма. Одно приходит во вторник. Я сажусь пересматривать, внимательно все слушаю, готовлю аргументы, что комментарий был непредвзятый, что все преувеличено. Наступает четверг – письмо от второго клуба. Все то же самое – только про них.
– Были же и публичные истории, когда «Спартак» запретил комментировать Геничу. Когда все в паблике, как из этого выкручиваться?
– Здесь история не такая, какая она была в паблике. Ни один клуб – ни «Спартак», ни кто-либо еще – не может запретить комментатора.
«Матч ТВ» же не может потребовать от Абаскаля ставить Зиньковского в стартовый состав или использовать его на другом фланге. Это, кстати, одна из форм ответа на некоторые претензии, которая отлично работает.
Я серьезно: на всяких собраниях по регламенту обязательно возникают какие-то новые люди из клубов, обычно это помощники руководителей, которые предлагают дать клубам право выбирать себе комментаторов. Мы отвечаем: «Согласны, но тогда вещатель определяет ваш состав на игру».
– Как было с баном Генича?
– У него сложились напряженные отношения со «Спартаком». Мы пообщались с Константином и решили, что несколько туров он «Спартак» комментировать не будет. Конечно, это можно выдать так, что клуб забанил Генича, но мы же не дураки: если есть напряженность, если есть неприязнь, то зачем ставить сотрудника под удар? Чтобы проверить, сколько вытерпит он, а сколько – недовольный клуб? Лучше выдержать паузу, чтобы все успокоилось.
– Слушай, а было же правило: Андронову прямо официально запрещали «Спартак» комментировать.
– Это какое-то полумифическое правило. Я о нем много раз слышал, но в руки мне ничего такого не попадало. Ни регламент, ни документ, где такое было бы прописано, я своими глазами не видел. Возможно, люди по-джентльменски ударили по рукам в переговорах с лигой, либо переговоры как-то транспонировали в паблик, что все это приняли за официальное правило.
– Претензии есть не только от клубов, но и от болельщиков. Как ты относишься к высказываниям, что вы «Газпром ТВ», болеете за «Зенит» и не показываете неудобные повторы?
– Мы объединены одним брендом «Газпрома», поэтому эту логическую цепочку будут прочерчивать всегда. Я точно могу сказать, что нет летучек, где мы говорим режиссеру трансляции: «Смотри, ты работаешь на матче «Зенита», повторы показывай с другой камеры, нужные замедляй, ненужные ускоряй». Нет, такого не бывает. Да, ассоциации у людей есть, они всегда придерутся. Были бы под эгидой другой компании, искали бы черную кошку в другой комнате.
– Есть и другие убеждения: на «Матч ТВ» звонят и просят, чтобы Черданцев или кто-то еще погромче болел за «Зенит».
– Такое для меня странно. Это какие-то совсем диванные эксперты, которые смотрят футбол, видят счет 3:0 и говорят: «Ага, понятно, сдавали!» И хочется его спросить: как ты себе это представляешь? Тренер просит игроков специально проиграть, а президент им деньги приносит?
Что я могу сделать? Окей, некоторые всерьез допускают, что кто-то звонит Черданцеву с просьбой болеть за «Зенит»: «Юра, давай активнее болей, а то ты за него что-то не болеешь!»
– Никто не звонит?
– Я с таким не сталкивался.
– Черданцева много критикуют, обвиняют в том, что не готовится к матчам. Ты когда-нибудь делал ему замечания?
– Будет странно, если я начну рассказывать Черданцеву, как надо комментировать футбол. Но с точки зрения фактуры мы, конечно, общаемся. У нас есть внутренняя служба мониторинга, которая слушает репортажи и фиксирует ошибки, которые мы потом передаем комментаторам. Черданцев не исключение, он тоже их получает.
– Черданцев в интервью коллеге Аксенову намекал, что комментировать ему поднадоело. Тебе такое говорил?
– В интервью он может сказать что угодно, но у меня нет такого ощущения. В пике формы и настроения Юра сейчас готов выдавать репортажи, которые недостижимы ни для кого.
Детали появления Генича на «НТВ-Плюс»: присылал разноцветное резюме, в котором использовал все возможности ворда
– Ты видел Шнякина, Нагучева, Гутцайта и многих других совсем мелкими. Какими они приходили на конкурсы комментаторов?
– Ой, все были скромными и пугливыми – кроме Шнякина. Дима пришел очень уверенным в себе, такой длинноволосый, почти мачо. У многих вызвал отторжение из-за этой уверенности, граничащей с самоуверенностью. Было очень много противников кандидатуры Шнякина, но я голосовал за него. Привлекла подача. Было четкое понимание, что человека такого типажа в нашей редакции нет. И здорово, если появится.
– Типажа русского богатыря?
– Ну, называй как хочешь. Я вообще не умею распознавать таланты людей на перспективу, как Вася Уткин, а единственный раз я был максимально уверен, что из человека что-то выгорит, когда к нам пришел Костя Генич.
– Напомни, как он пришел?
– Совершенно случайно. Генич дружит с Любомиром Кантонистовым – был такой футболист, играл за «Кубань» и «Торпедо». Наш комментатор Артем Шмельков тоже в какой-то момент задружился с Кантонистовым. И Любомир рассказал Шмелькову, что есть парень, который завершил карьеру. Сейчас пробует себя, ищет. По-моему, у Генича еще был вариант пойти работать в салон по продаже автомобилей. Шмельков ответил: «Пусть пришлет резюме, может, он нам пригодится».
– Прислал?
– Да! Я более-менее помню, как оно выглядело. Костя напечатал его на листочке на цветном принтере, причем оно было разноцветным. Красный цвет, зеленый, смена шрифтов, жирный, курсив – кажется, он использовал все возможности ворда, которые тогда существовали.
– А футболиста такого никто не знал?
– Нет, вообще никто не знал. Мы сейчас представляем Костю исключительно как известного комментатора, но прежде чем стать классным, он несколько лет работал автором в программе «Футбольный клуб».
Он писал, писал, писал, совершенствовался, делал разборы матчей, часто подвергался критике Васи, потому что у него получалось не так гладко, как хотелось бы.
– Не лень было с ним возиться?
– Он старательно работал, прямо вкалывал. Плюс он же был из другого измерения: давал взгляд и экспертизу профессионального футболиста, которой у нас не было. Плюс человеческие качества – Костя всем нравился, классно влился в коллектив.
– А болтал хорошо? Или вы его учили говорить не косноязычно?
– Предпосылки были, что он сможет формулировать мысли и наблюдения на уровне профессионального комментатора. Я думаю, кстати, если бы в итоге он пошел продавать машины, то делал бы это хорошо и убалтывал клиентов только так.
Акулинин обошел Стогниенко в борьбе за работу на «НТВ-Плюс». На решение повлиял Черданцев
– Ты окончил иняз и не думал ни о какой журналистике, не говоря уже о спортивной. Как занесло?
– Да, я учился в Московском государственном лингвистическом университете – в конце 90-х и начале 2000-х. Тогда все постепенно отошли от кризиса и подошли к периоду мощных мечтаний и ожиданий от будущего страны. Казалось, впереди время больших прорывов. Европа тогда объединялась, создавался Евросоюз, вводили единую европейскую валюту, отменяли границы. И было ощущение, что мы ко всему этому присоединимся, тоже станем частью шенгенской зоны.
– Самое яркое воспоминание о кризисе?
– После первого курса в 1998 году поехал на стажировку в Испанию. Меня собрали, снарядили, дали денег в дорогу. Я пошел в банк, сделал карточки. Необычно для тех времен: пластиковые карточки можно засунуть в банкомат и получить деньги. Банкоматов-то тогда в Москве было штук пять, а я вдруг стал иметь к этому отношение.
Поехал на месяц, прошел стажировку, деньги снимал в банкомате в Испании с карточки. Были такие мысли: «Как же все воспряло вокруг, как же стало прекрасно!» Вернулся, три дня прошло, разразился кризис, рухнула вся банковская система. Московский кредитный банк за день перестал существовать вообще.
Не говоря уже о ценности карточек и денег, которые у меня там были. В ужасе думал, что было бы, если бы он грянул, когда я был в Испании. Я бы просто застрял где-то в Европе без денег.
– Как кризис выглядел в России?
– Сразу вспомнил матч «Спартака» и «Реала» в Москве. Кризис случился в августе, а играли в сентябре. Тогда почти все цены в России превратились в у.е. Были рубли, чтобы покупать хлеб и кефир, а что-то посерьезнее – уже в условных единицах.
Билеты на Лигу чемпионов, конечно же, продавали по цене в у.е. Лежали квитки, а женщина в кассе, которая их продавала, ставила цены. У нее была печать, где можно было подкручивать цифры. В зависимости от типа билета она устанавливала цену. Берет печать, макает в чернила и шлепает на квиток. Скажем, один билет – 10 у.е., другой – 15, третий – 20.
У.е. – это примерно доллар, но курс мог быть совершенно любым, менялся как угодно. Организации сами решали, какой у них у.е. Например, перед входом в «М.Видео» на входе стояла табличка: «Наш у.е. – столько-то». И цены повсюду только в у.е.
– Когда в Испанию прилетел, ощущал себя как на Марсе?
– Я тогда впервые побывал за границей – для меня Испания просто разрывом оказалась. Помню, прилетел в Мадрид, в аэропорту двери автоматически распахнулись, прямо другой воздух почувствовал. Садимся в такси, нам говорят: «Поездка будет стоит 1000 песет». Мы еще удивились, в России-то тогда толком не было официального такси, все с рук. На всякий уточнили: «А это всего 1000? Или с каждого?» На нас как на идиотов посмотрели.
– Ты озвучил неожиданный тезис, что на стыке 90-х и нулевых ждали большого прогресса и чуть не присоединения к Евросоюзу. Что ты делал и о чем мечтал тогда?
– Я окончил университет, считал себя знатоком иностранных языков и отправился искать работу. Время было дикое – искал по объявлению. У меня экономическая специальность, в этом направлении и смотрел.
Собеседования в конце 90-х – нечто. Приезжаю в какую-то компанию, говорю, что у меня специальность – мировая экономика. Ребята сидят серьезные, отвечают: «Смотри, у нас груз приходит в Архангельск, там фуры разгружаются. Но надо провести так, будто бы их разгрузили в Астрахани. Потом мы затаскиваем груз в поезд, но его надо оформить как морской, потому что пошлина будет ниже. И надо договориться с морским портом в Архангельске, чтобы они документы о приеме прислали. Сможешь сделать?»
В общем, какая-то такая мировая экономика. Я им отвечаю: «Нет, меня такому не учили, я так не умею». Мы же смотрели на Евросоюз и думали, что сейчас страна будет стремиться туда, что год-другой – и Россия к ним присоединится, что границы рухнут. Казалось, что мы, молодые специалисты, должны быть на острие этих событий. А мне вместо этого предлагают растаможку в Архангельске через Астрахань.
– И ты пошел на «НТВ-Плюс?»
– Нет, сначала пошел работать переводчиком с английского и испанского. Переводил контракты, инструкции к непонятным для меня агрегатам, всякие справки о судимости-несудимости.
А с «НТВ-Плюс» получилось довольно случайно. Я большой фанат кино. Году в 1997-м на радио «Эхо Москвы» был конкурс, посвященный очередной премии «Оскар». Его вручают ночью, конкурс на радио тоже проходил ночью. Нужно было в 3-4 часа ночи позвонить на «Эхо» и ответить на вопросы. Мне нечего делать, я позвонил туда, легко дозвонился и быстро ответил на все вопросы по истории «Оскара».
В итоге выиграл конкурс, а призом была тарелка «НТВ-Плюс». По тем временам – дико дорогая и эксклюзивная штука. Абонентская плата – примерно такая же, как и плата за квартиру. Правда, мне вместе с тарелкой несколько бесплатных месяцев подарили. Я припер тарелку домой, родители в шоке. Говорят: «Хорошо, три месяца побалуйся, посмотри, а потом куда-нибудь ее уберем».
С трудом повесили – дом был не приспособлен для такого, как-то тянули через чердак. Когда все сделали, набрел на спортивные каналы «НТВ-Плюс». Мне понравилось, начал смотреть, знакомиться с футболистами, командами.
– Получается, до 17 лет ты толком не интересовался футболом?
– На таком детальном уровне – вообще нет. Только как обычный болельщик. Я знал «Спартак», «Динамо», ЦСКА, но в общих чертах. Глубокого погружения не было: Тихонова и Титова знал, а условного Джубанова – уже не очень.
В общем, год смотрю эту тарелку, узнаю всех ведущих и комментаторов «НТВ-Плюс». И однажды оказываюсь в компании друзей Георгия Черданцева. Речь заходит о канале, он говорит: «Хочешь, приходи, чего-нибудь делай». Никакой зарплаты, естественно, не подразумевалось. Ну, я пришел и начал чего-нибудь делать. Втянулся – очень понравилось. Так что моя телекарьера стартовала благодаря Черданцеву.
Я еще параллельно пошел за вторым высшим – в Финансовую академию. Было забавно: мои одногруппники приезжали к педагогам с реальной финансовой отчетностью и обсуждали ее, а у меня работа была несколько другой: «Хе-хей, я был на матче «Динамо» – «Алания».
– На твоем месте должен был оказаться Стогниенко, но ты его как-то вытеснил. Что за история?
– Я пришел на «НТВ-Плюс» летом 2001-го. А за четыре месяца до меня появился парень по имени Вова Стогниенко. И по сравнению со мной у него был просто космический опыт. Мы оба внештатные стажеры – и вместе с другими ждали, когда освободится какая-нибудь ставка.
Это время, когда «НТВ-Плюс» менял собственника: переходили от к «Мост-Медиа» Гусинского к «Газпром-Медиа». Случилось много кадровых изменений, много людей вместе с Илюхой Казаковым ушли в формирующуюся редакцию канала «7ТВ». И какие-то ставки начали появляться. В результате на первую свободную ставку взяли меня.
Не знаю, как решение принималось, но понимаю, что Юра Черданцев как-то поспособствовал, поскольку я был его стажером. Как мне показалось на тот момент, Володя в глубине души не принял это решение, но оно не повлияло на наши отношения ни тогда, ни тем более сейчас. В скором времени Володя тоже ушел на «7ТВ», и это, как оказалось, положило начало его прекрасной телекарьере.
Так что борьбы или конкуренции не было, но в целом можно сказать, что в 2001 году Акулинин и Стогниенко претендовали на одну ставку с зарплатой 500 долларов.
Я на старте работал в «Футбольном клубе» и делал сюжеты. Например, летал в Севилью к Рамону Мончи, которого тогда еще никто не знал. Просто Вася Уткин всегда фонтанировал бесконечным количеством идей, ему в голову пришло сделать интервью с Мончи. Я знал испанский, поехал и сделал.
Акулинину никогда не нравилось комментировать. Он уверен, что эта профессия переоценена, а вторым Уткиным не стать
– Ты говорил, что тебе никогда не хотелось быть комментатором. Почему?
– Есть пугающее заблуждение, что вершиной карьеры в спортивной журналистике является комментаторство. 90-95% молодых людей, если с ними заговорить о целях или успехе, скажут, что хотят быть комментатором.
При этом предпосылки и способности быть комментатором есть далеко не у многих. Мир спортивного телевидения огромен. Можно быть кем угодно: режиссером, монтажером, продюсером, репортером. Что все уперлись в комментаторство? Видимо, есть какая-то магия у этой профессии.
– Как ты этой магии не поддался? Даже отрицаешь ее.
– Я изначально не очень хотел. У нас были ребята, которые ходили вокруг Уткина и говорили: «Вася, хочу, когда ты мне доверишь прокомментировать матч, можно с тобой в паре?»
До меня дошло в последнюю очередь. Просто Вася и Розанов вдруг осознали, что здесь давно сидит Акулинин, а ему никогда не предлагали.
– А чего ты сидел-то?
– Мне казалось, у меня нет столько мыслей и идей, чтобы хватило на весь матч. Переживал, что не наберу нужное количество наблюдений. Я еще всегда считал себя не очень словоохотливым. Поэтому и не просил матчи.
Когда все-таки дали что-то прокомментировать, я только убедился, что это не мое. Не интересно, не хочу перед людьми умничать, не так хорошо разбираюсь в футболе, не умею быстро формулировать что-то классное.
Я не забраковывал себя как комментатора, но было четкое ощущение, что быть шеф-редактором, продюсером, ведущим, интервьюером получается лучше, чем сидеть в темной аппаратной с гарнитурой и два часа говорить о футболе.
– Это твоя личная рефлексия? Или был какой-то критический фидбек?
– В основном мои мысли. Я от коллег ни разу не слышал фразу в духе: «Акулинин, ты говно-комментатор, даже не лезь». Наоборот: меня только поддерживали, подталкивали и вели к этому, но я сознательно уходил в сторону.
Я даже помню ощущения. Дают мне матч «Вильярреал» – «Сарагоса». Садишься изучать игроков, готовишься, ищешь истории, статистику и все такое. И понимаешь, что в данной плоскости эти люди тебе вообще не интересны.
Плюс надо постоянно быть в контексте сезона, в контексте всего, что происходит в чемпионате. Ты бесконечно следишь за этим, становишься неравнодушным и знаешь, какие перестановки тренер сделал три тура назад. Нельзя хорошо прокомментировать «Вильярреал» – «Сарагоса», если ты в отрыве от чемпионата и просто два часа что-то поизучал.
У меня не было никакого желания следить за этой мультивселенной. А поехать, например, к Мончи, пообщаться с ним, погрузиться в эту отдельную историю, мне дико нравилось. Плюс особый кайф убедить руководство «Севильи», что русскому журналисту интересно такое общение. Звонки, письма, уговоры, объяснения, ответы на вопросы: «С ума сошли, зачем вам это?»
В итоге ты приезжаешь, видишь этого человека, знакомишься. Он, вероятно, думает, что к нему медведь с балалайкой из России прибыл, а ты его заинтересовываешь, даешь фактуру, говоришь на равных и на его языке. От такого получал колоссальное удовольствие.
– Многие комментаторы тех времен стали суперзвездами. Тебе не хотелось стать вторым Уткиным?
– Вторым Уткиным мечтает стать только средний комментатор. Это один из этапов роста. Как только комментатор перерастает этот момент, то понимает, что никаким вторым Уткиным стать нельзя. И вообще никем вторым стать нельзя.
Ты можешь стать только собой – потому что профессия очень индивидуальная. Она уникальна тем, что ты можешь работать только самим собой. А ресурс, который тратится на работу комментатора, его не восполнить, потому что это ты сам. Отдаешь много сил, расшатываешь нервную систему – в общем, изнашиваешь сам себя, свою психологическую устойчивость.
Меня молодые ребята спрашивают: «Как стать комментатором?» Я отвечаю: «Берете интернет, находите биографии ваших любимых комментаторов и читаете, как они ими стали». Все истории индивидуальные – их не повторить.
– При этом ты год или два комментировал чемпионат Бразилии. Что это было?
– Это не очень значимый чемпионат, поэтому мне его и доверили. Кажется, память об этом живет только в голове Романа Нагучева, который как-то вспоминал самый звездный эпизод в моей комментаторской карьере.
Я сидел дома, никого не трогал, пил чай. Мне позвонили с выпуска и сказали, что какая-то проблема: нет комментатора, надо срочно ехать. Это была развязка чемпионата – как раз последний сезон Робиньо в «Сантосе».
Никаких условий для подготовки, нет интернета. С чем в голове ты сел в метро, с тем ты и приехал в Останкино. Никакой возможности узнать что-то по пути. Прибежал, сел, что-то все-таки успеть прочитать, начал комментировать.
Вдруг интересный эффект: что-то показали, шторка пробежала, что-то еще показали, шторка еще раз пробежала. Только ко второму тайму я понял, что это симулкаст последнего тура. До перерыва мне казалось, что это просто какой-то брак, а я комментирую один матч.
На Олимпиаде в Пекине Акулинин и Казанский ходили на завод с палеными шмотками. И зачем-то пытались ворваться в случайную квартиру обычных китайцев
– Еще есть похожий прикол с Олимпиады в Пекине. Бомби!
– Это 2008-й – год перехода с аналоговых носителей на цифровые. До этого мы пользовались кассетами с магнитной лентой, а перед пекинской Олимпиадой случился резкий переход. Перед поездкой в Китай было принято решение: не берем ни одной кассеты, только карты памяти и диски.
Работа с новыми технологиями не была отлажена, разбирались с ней на месте. Конечно, проскакивали проблемы: то материалы не загружались, то сервера не отвечали. В первый день на максимальной концентрации все прошло нормально, а дальше все чуть расслабились.
На второй или третий день я был ведущим новостей. Прихожу, сажусь в кадр, передо мной верстка. Все стандартно: выпуск новостей, семь сюжетов, их надо озвучить. Шеф-редактор в ухе говорит, с чего начнем, что покажем, абсолютно все спокойно и комфортно.
Запускается шапка эфира, трум-парам-парам-пам-пам, Олимпиада в Пекине, хей-хей-хей. Я набираю воздуха и готовлюсь приветствовать зрителей, как вдруг шеф-редактор в ухо сообщает: «У нас нет первых трех сюжетов, они не загрузились. Все, ты в эфире».
Возможно, не все понимают, какие чувства испытывает в этот момент ведущий, но я поясню. Ты должен появиться в эфире и, например, сказать условно: «Всем привет, сегодня второй день Олимпиады, выступали наши фехтовальщики, вот что они нафехтовали, давайте посмотрим медальный зачет. А теперь перемещаемся на волейбольные площадки…»
А меня выводят в эфир, где нет никаких изображений, где зрители видят только меня в студии. От тебя чего-то ждут, а ты не понимаешь, что тебе говорить и что вообще делать. И у тебя есть примерно полсекунды, чтобы хоть что-то придумать. Ты же не скажешь, что мы перешли с аналоговых устройств на цифровые и что у нас материалы не загрузились.
– Как выкрутился?
– Ну, начал что-то говорить. «Здравствуйте, Олимпиада в Пекине стартовала. Есть медальный зачет, наши на таком-то месте, надеюсь, мы вам его скоро покажем…. Но даже если не покажем, будьте уверены, что он есть, а вообще мы болеем за Россию». И так несколько минут тянул время – больше ничего не оставалось.
– Мне рассказали, как вы с Казанским ездили на огромную фабрику паленых шмоток. Как это выглядело?
– Запомнилось, как мы торговались. Условно тебе говорят: «20 тысяч юаней». А ты: «Давай 2 тысячи». Тебе: «А давай!» И ты пугаешься: какая же там себестоимость, если ты столько скинул, а человек все равно доволен.
В то время было модно покупать шелковые одеяла, а в Китае они реально классные. Некоторым хотелось привезти несколько, но даже одно занимало чуть не целый чемодан. Выяснили, что можно запаковать одеяло в вакуум. Получается тоненько, все помещается.
Коллеги узнали, пошли покупать. Купили по несколько, говорят китайцам: «Можете вакуум сделать?». Они отвечают: «Да, конечно, только чуть разберемся. Погуляйте пока по рынку минут 15-20».
Пошли гулять, возвращаются и застают картину: на полу лежит стопка одеял, которые они купили. А на стопке крест на крест лежат четыре китайца, а пятый китаец пытается воздух из пакета высасывать.
Коллеги в ужасе смотрят, а главный китаец с улыбкой поднимает палец вверх: «Чайниз вакуум. Хэнд-мэйд!»
– Гениально. Еще есть истории из Китая?
– Конечно, мы же там были с Денисом Казанским, а командировки с Дэном – это вообще отдельный вид спорта.
Он король спонтанных идей. Помню, возвращаемся со смены, бредем вчетвером-впятером через какие-то китайские Черемушки. Темнота, девятиэтажки, неприметный спальный район. Вдруг Казанский говорит: «А давай в гости зайдем к какой-нибудь китайской семье». Мы спрашиваем: «Как ты себе это представляешь?» Дэн отвечает: «Да рандомно. Заходим в подъезд, поднимаемся на какой-нибудь этаж, звоним в дверь и заходим».
Мы и пошли – будто нам туда и надо, как в гости к друзьям. Подходим, открываем дверь подъезда, поднимаемся на лифте, там куча квартир на лестничной площадке. Звоним в одну – никто не открывает. Звоним в другую – никто не открывает. При этом какие-то движения-шевеления есть. В итоге нам так и никто и не открыл.
Мы постояли-постояли, а потом говорим: «Дэн, слушай, давай не пойдем. Нам смешно, а к этим людям завтра КГБ приедет. Будут спрашивать: «С чего вдруг к вам ночью пять европейских журналистов приходили?» Казанский сказал, что да, подставим, поэтому и ушли. А из Африки с ним не знаешь историю?
– Вероятно, нет!
– Это ЧМ-2010: тотальный контроль, везде меры безопасности. Мы поехали снимать какую-то достопримечательность. Подъезжаем, а там мощные темнокожие охранники.
Мы думаем: «Черт, сейчас же начнется какое-то сложное согласование, вопросы про разрешение на съемку от муниципалитета». Охранник говорит: «Просто так пустить не можем, но если зафиксируете, кто вы, тогда проходите и снимайте».
Протягивает нам планшет с разлинованной бумажкой, где пишут имя с фамилией, когда заехал и когда уехал. Казанский пишет: «Владимир Ленин». И дату нашего заезда. Те посмотрели: «Отлично, проезжайте!» Мы все сняли, возвращаемся, они опять идут к нам. Думаю: «Видимо, просекли прикол, сейчас будут проблемы». А они говорят: «Вот, пометьте, что уехали». Казанский пишет, что все, Владимир Ленин во столько-то отбыл». Попрощались и уехали.
В этом, конечно, весь Дэн. Очень быстрый ум. Такие вещи к нему приходят просто влет, за доли секунды. Такой же он и в работе – отсюда и его большой успех.
– В ютубе есть совершенно легендарный сюжет про ФК «Баку» из Валенсии. Как ты его нашел?
– Это он сам нашел нас. В Валенсии женщина из Азербайджана держала магазин овощей и фруктов, а за счет него спонсировала команду в седьмой испанской лиге. Ровшан Аскеров (признан иностранным агентом в РФ) тогда работал в нашей редакции и принес сюжет.
Любой другой руководитель того времени кроме Василия Уткина сказал бы, что это какая-то ерунда. Вася реагировал иначе: «Ничего себе история, надо снимать, помчали!» Женщина пообещала, что берет на себя перелет и размещение съемочной группы.
Когда мы прилетели, она, конечно, обалдела. У нас же оборудование все от «НТВ», камеры и микрофоны эмблемой федерального канала обклеены. Кажется, она думала, что к ней чуть ли не сам Киселев (признан иностранным агентом в РФ) прилетел.
Она пыталась нам во всем угодить и очень переживала, что это все не просто так. Будто мы сейчас остановимся, выключим камеры и скажем ей: «А теперь давай плати за все».
– Она прямо разбиралась в футболе, занималась селекцией?
– Игроков она искала прямо посреди Валенсии. Там раньше текла речка Турия, но ее замелили, а в русле сделали городской парк. В этом парке большое количество полей, на которых по вечерам играют в футбол подростки, арабы, африканцы и другие всевозможные иммигранты. Она под покровом ночи шла туда и искала игроков. Находила, подписывала контракт, заявляла за свою команду.
Правда, вскоре она разочаровалась в перспективе вывести команду из 7-й лиги куда-то наверх. Насколько помню, она думала вместо нее сразу взять команду из 5-й лиги, но там требовалось совсем другое финансирование – что-то около 100-150 тысяч евро в год. Чем закончилось, уже не знаю.
Акулинин объясняет, почему новые комментаторы не становятся суперзвездами. И готовится надевать гарнитуру на нейросеть
– Недавно ты давал нам интервью про игру в фэнтези. Один из самых популярных комментариев: «Как получилось, что никакой комментатор стал боссом комментаторов»?
– Ха-ха. Мне кажется, это мое преимущество. Потому что часто комментаторами руководит такой же действующий комментатор. Главный минус в том, что здесь сложно быть отстраненным начальником, потому что в любом случае ты сам себя назначаешь на какие-то матчи и все равно с ними конкурируешь. Это может вести к непростым отношениям, ревности и непониманию. А когда мои сотрудники не видят во мне конкурента, то это значительно упрощает мне работу. Они не видят во мне врага, легче принимают мои решение и более искренние в общении.
– Тебя расстраивает, что к «Матч ТВ» в основном очень негативно относятся?
– На «Матч ТВ» бывали люди, которые всю жизнь не работали в спорте и особо не сталкивались с его токсичностью. В смысле, с токсичностью спортивной аудитории.
Для некоторых оказалось шоком, что комментатор комментирует дерби, а потом получает тысячу негативных отзывов от болельщиков «Спартака» и тысячу – от болельщиков ЦСКА. В духе: «Сгори в аду». И меня спрашивали: «Он что, так плохо прокомментировал?» Я отвечал: «Нет, просто так устроено, здесь так принято».
Ну что поделать, аудитория очень требовательная, строгая и жестокая. Да, есть негатив к «Матч ТВ», как и ко многим другим спортивным сообществам. Это просто особенность нашей работы. Несмотря ни на что, я люблю нашу аудиторию. Просто она очень эмоциональна и восприимчива к происходящему.
Да и критика очень специфичная. Пишут: «Матч ТВ» – дно, смотреть нечего». Уверен, если начать с этим человеком общаться, его удастся переубедить.
– Почему новые комментаторы не становятся звездами?
– Стало сложнее. Изменилось время – информационный поток настолько плотный, что очень сложно выделиться. Это к разговору про Борю Аболина: если тебя начали идентифицировать, узнавать, обсуждать, делать мемы, то это манна небесная. Это значит, что ты все делаешь правильно. И при этом сколько сейчас безызвестных и безголосых комментаторов.
– Дело только в количестве контента?
– Суть комментаторской профессии сильно изменилась. Когда начинали работать Василий Уткин, Юра Черданцев и Юра Розанов, они были важным источником информации для человека. В случае советских комментаторов – чуть ли не единственным источником. Как комментатор сказал, так и есть. Если Озеров сказал, что какой-нибудь защитник сборной Голландии в порядке, то ты веришь и не задаешь себе вопросов: где комментатор вообще мог наблюдать этого футболиста в игре? Они рисовали мир, который люди не видели.
Сейчас же все по-другому. Например, комментируешь ты матч «Торино» – «Сассуоло». Какая аудитория у этого матча? Настоящие фанаты Серии А, которые очень плотно за ней следят. Болельщики «Торино» и Алексея Миранчука, а еще группировка фанатов «Сассуоло».
Вот, Глеб, назначаю тебя на эту игру. Ты парень не дурак – сядешь, все прочитаешь, подготовишься, фактуру на два часа наберешь. Вот только ты никогда не обыграешь в знаниях ни фанатов «Торино», ни фанатов «Сассуоло». Как ни готовься, но ты все равно не знаешь, что правый полузащитник вчера развелся, а у левого защитника систематически болит пятка. А еще опорник поссорился с женой помощника тренера, поэтому он в запасе.
Чтобы знать эти факты, надо следить годами на ежедневной основе. Ты не можешь следить так за каждым клубом, поэтому аудитории матча «Торино» – «Сассуоло» надо дать какое-то другое измерение, какую-то особую харизму, какие-то эмоции. И не факт, что ты им угодишь.
Отсюда – очень сложно себя проявить, сложно сделать себя узнаваемым, сложно сверкнуть, потому что зрители и без тебя все знают. Комментатор сейчас – далеко не главная и не отъемлемая часть футбольной трансляции. И мне сложно сказать, в какую сторону футбольный комментарий будет эволюционировать. Есть запрос на интершум, есть запрос на стрим – когда смотришь картинку, а комментарий идет из другого места. Это означает, что комментатор уже отделим от трансляции.
А с учетом того, как развиваются нейросети, то нужно еще 5-7 лет, чтобы нейросеть комментировала футбол. Чисто технически – это точно перспектива 5-7 лет.
Фото: instagram.com/akulinin_s; instagram.com/comment_show_; РИА Новости/Александр Вильф, Владимир Федоренко, Владимир Родионов; globallookpress.com/Maksim Konstantinov
Подписывайтесь на телеграм-канал Глеба Чернявского про российский футбол
Источник: sports.ru
